Образцы нравственности 26.02.2016 12:46

Заметки на полях истории

Образцы нравственности

Как и положено моральным уродам, столетиями на пролет варящимся как бы ещё в дочеловеческом «первозданном со­циальном бульоне» без правил, россияне и другие «украино-якуты» обычно склонны объяс­нять любые свои поступки ка­кими-нибудь моральными сооб­ражениями, так, как это было принято, например, в первобыт­ном обществе, где потребности в писаном праве ещё действи­тельно не существо­вало, по­скольку абсолютно малы были размеры способных прокормить себя человеческих общин. Од­нако размеры «об­щин» в России с той поры заметно выросли, а писаное право и поныне то ли не писано, то ли не читано, то ли не восприни­мается адек­ватно (как и вообще любые им­портные культурные тексты – Библия, Капитал). Жить, как в первобытности, сооб­разно об­щей неписаной морали, когда она не вопло­щена, как замечал по этому поводу Эм­ма­нуил Кант, во всеоб­щем законо­да­тель­стве (права человека и т.п.), современное цивилизо­ванное общество (то есть западное) по техническим причинам уже не может – время давно вы­шло. Соответственно мо­ральные со­об­ражения представите­лей российского населе­ния неизбежно оказыва­ются очень персо­нализированы (в на­роде они ещё на­зываются по­нятиями, ну а более справедливыми бу­дут те из них, у которых естественно мышца сильнее), но ко­нечно же, как и во всех про­чих случаях (других типах общества), детер­мини­руются эконо­миче­скими при­чинами (в первобытном об­ществе – это была необ­ходи­мость выживания коллектива в су­ровом проти­востоя­нии с при­родой, поэтому скажем, в свое время Русская Правда уде­ляет особое внима­ние изгоям – кате­гории соци­ально неза­щи­щен­ных граж­дан, то есть оказавшихся вне об­щины), даже если может быть экономиче­ская мо­тиви­ровка при этом кем-то не осознается. Природа товарной, ры­ноч­ной экономики такова, что функцио­нировать без права она никак не в состоянии – абсолют­ный, тоталь­ный рынок не воз­мо­жен без абсолютных прав че­ловека (для негров, женщин, ин­дейцев, инвалидов, курящих), без абсо­лютной демократии. Характер­ное же пренебрежение, игнориро­вание правил, зако­нов (примечатель­ные западные понятия о беззаконии, игре без правил, тира­нии, диктатуре свидетельст­вуют о наличии там представлений о законности) или пользование ими как средствами контрацепции – очевид­ный признак торжества гра­бежа, воровства в эко­номических отношениях (при великих царях, категориальных деспотах, не дающих российской циви­лизации распа­сться, пе­риоди­чески «мелкопоместный» грабеж пе­ре­вешивается нуждами го­су­дар­ственной, поли­тарной эконо­мики). Кому, грубо го­воря, будет ну­жен мастер, если его легче и привычнее обокрасть, и без рынка в мас­терстве и качестве не будет ни­какого смысла и на­добности. Как и положено вся­кому эконо­мическому явлению, торжество рынка, невозмож­ное без рав­ноправия, экономически стимулирует, предопреде­ляет форми­рование своих особых социально-политических форм и других надстроечных, духовных явлений, в частности обеспечивает обществу потребность в честности, этике, в ко­торых, в свою очередь, нерыночное, экономически и соци­ально плановое, регламентированное, иерархическое, напри­мер, политраное общество или «общество», лишенное каких-либо ограничений в чем-либо вообще, просто не испытывают естественной по­требности.

Всегда при­мечатель­ные для Рос­сии гибель, суицид и эмигра­ция ху­дожни­ков, уче­ных слу­жат хорошим «лак­мусо­вым» про­яв­лением эконо­мической сути её социальности. То есть, от­нюдь не численность поэтов и пи­са­телей-моралистов опреде­ляет нравственную атмосферу об­ще­ства. Кроме того, как раз таки принятое в стране изоби­лие памятников в бронзе и чу­гуне по­этам (которые больше, чем поэты) и прочим «тол­стов­цам» служит зримой компенса­цией отсутствия прописан­ной в законе и отложенной в обще­ствен­ном сознании какой-либо морали, при­звано на­глядно на­поми­нать населению, как выглядит нравст­венность.