Ховратка 02.03.2018 15:04

Заметки на полях перечитанного (В.В.Иванов, В.Н.Топоров, «О древних славянских этнонимах (основные проблемы и перспективы)»)

Ховратка

Цитата: Предполагается связь с названиями «племени, рода, семьи»: др.-ирл. fine< и.-евр. uenia «родство, род, племя», др.-брет. coguenou «indegena», ср.-брет. gouen «по­рода», др.-исл. vinr «друг», др.-англ., др.-фриз. wine, др.-в.-нем., др.-сакс. wini «друг»; первоначально, возможно, объ­единение по принципу брачной связи, ср. uen – при лат. Venus «Венера», venus «любовь», др.-инд. vanas – «желание, по­хоть», хеттск. uen-, uent – «future» и т.д…

---------------------------------------------------------------------

Я: «Род мужа, женящихся», буквально «тех, кто приходит (за женщиной) / приносит / дарит («будущее»)». Кажется та­кое значение неплохо тематически согласовалось бы с «Вене­дами-бродя­гами» (между Певкинами и Феннами) у Тацита. И вполне под­тверждающе в этом смысле смотрятся знаменитые Венеды-Сарматы на Певтингеровой карте. Можно заметить, что при со­хранении некоторых реликтов материнского рода (даже тоте­мических – «мать-волчица»), индоевропейский род в прин­ципе, некогда изначально, строился как отцовский. Уже гово­рилось о возможности инициального толкования «оборот­ниче­ства» Невров («не-виров» – «не мужей, недорослей»? (ср. древнерусские гапаксы немужь, немужьство), что могло бы оказаться сродни Анартам в Закарпатье, греческому ένέργεια, от «молодость»), а в русле затронутой темы «оборот­ничество» соседей Скифов (в северо-восточном секторе) можно пробовать интерпретировать как поиски «волчицы».

Славяне совсем не помнят себя «Венедами» (хотя рассказ о разных формах брака у Славян в летописи есть) – быть мо­жет у Славян развивалась акцентуация смысла на «при­шельца, ходока, чужака» (в противоположность германским Венедам-«друзьям», своеобразной германской «Чуди» («народа»), но дружественного, во всяком случае в древности, оттенка, в отличие от тех же Валхов (от имени кельтов Воль­ков), которые и в германском и в славянском (Вол(о)хи) – равно «чужаки»), как кстати и в латинском языке (где может объясняться через «приходить»)? Кроме этого в латыни и ин­доевропейский «гость» получил аналогичное семантическое развитие, более «негативное» («чужак»), чем тот же корень гость в славянском (здесь он адекватен исконному смыслу «угощающегося»). Правда как раз у Славян однокоренные слова к таким Венедам-Венетам всё-таки не заметны, в отли­чие от латыни («приходить») и германского («друг»), поэтому связь Вятичей с «женящимися, дарящими» (или иными смыс­лами) и тем более как самоназванием повисает в сомнитель­ной неопределенности, а «старожилы, пионеры» (и то в виде семантической кальки дославизма) здесь выглядят лингвисти­чески адекватнее. Но с другой стороны, и Хърваты «обладаю­щие женщинами («род жены»)» точно также, с трудом объяс­няются из славянских корней («праславянское» [хур-]). Тогда быть может Вятичи и Хор­ваты – глубокие индоевропейские архаизмы, уже утратившие ясную апеллятивную поддержку в славянском языке, давно ставшие именами собственными, со своей судьбой, не похожей на смысл экзонимов для чужаков Валхи, Чудь (опять же кельты Волькаи объясняются обычно как «волки», при том что данный индоевропейский корень в кельтском устарел)? Впро­чем, наслоение смыслов, переосмыс­ление в бесписьменной среде, при условии устаревания поня­тий в бурных социальных обстоятельствах (не крайний и спо­койный север Коми, Хантов и Манси) наверно допустимо – от­сюда напрашивающееся се­мантическое соответствие Радимичи (балтско-иранский круг понятий «старожил / первенец») = Вятичи, подогреваемое условиями легенды (прибытие (пер­выми?), происхождение от «первенца», якобы Радима и Вятко). На убедительность такой этимологии возможно рабо­тает и то, что Вятичи уникальны в славянском мире, и либо это раннеславянское новообразова­ние (не ранее Эпохи Ран­него Средневековья), семантически обусловленное с «Радими­чами», либо отголосок очень древней эпохи, давно утратив­ший («род / друг / дар / любовь / похоть / будущее / дети» и вплоть до «востока / восхода», если су­дить скажем по тому, что и относительно германцев Венеды, и Славян Вятичи рас­полагаются на во­стоке) или не имевший в славянском языке (заимствование) апеллятивного подтвер­ждения (можно даже обратить внимание на общие точки сближения двух смысло­вых конструкций с центрами в «при­ношении / дарении» и «первенстве»). Впрочем нельзя исклю­чать и вариант экзоним­ного происхождения имени Вятичей, от того же германского обозначе­ния Славян, например носителей киев­ской культуры, и напри­мер, Готами черняховской культуры?, или даже гер­манским суперстратом, например, пеньковской культуры («Антской»), если такой существовал? (вспомним уникальных Милингов на Пелопоннесе с их германским или парагерман­ским суффиксом в названии), но его путь в эндони­мию (а имя Вятичей следует полагать са­моназванием) остаётся для того доисторического времени слишком туманным. Скажем Ан­тами Славяне себя так и не за­помнили, этот экзоним они обошли своим вниманием, быть может вследствие непроходимой ди­станции между ними и обозначателями (Греки, германцы?, во­обще вопрос того насколько искажен мог быть термин в грече­ской передаче) или по семантическим соображением (вполне отчетливый «край» или «та, другая, противоположная сто­рона», хотя есть гипотезы и с другими омонимами – понятия алтайских языков «клятва», «побратим»). Имена Ра­димичей и Вятичей – единственные у во­сточных Славян похо­дят на ан­тропонимы, отсюда естественной видится и легенда, и внима­ние к ней летописи. Но возможно какое-то значение в плане происхождения имени имеет и самая длительная среди во­сточных Славян автоном­ность Вятичей по отношению к Ки­еву – русифицироваться они начали видимо позже всех, и мо­жет не только по причине «зверского образа жизни», которому были подвержены так или иначе все не-Поляне и не-Словене, и заядлого язычества. Быть может это следствие «плотно» сформированного самосо­знания?

Наконец, теоретически допускаются и иные этимологии Вятичей, поэтому учитывая вообще известную нам глубину ис­торической памяти бесписьменных Славян (хоть как-то прове­ряема и глубже всего она в Повести ВЛ), их «пионерство» остается самым оправданным.

В плане темы утраченных значений (или законченности, сформированности имени собственного) интересен может быть оним Чериване Ба­варского географа, поскольку имеющиеся славянские апелля­тивы не воздают, может быть, должного тому незаурядному значению, какое придается Чериванам в описании – «столь великое королевство»!, откуда, по их же соб­ственным словам!, произо­шли Славяне!. Если конечно здесь не подразумевался всего лишь какой-то раннеполитиче­ский центр раннеславянской эпохи в несколько преувеличен­ной оценке.

---------------------------------------------------------------------

Цитата: Как указанные мифологические имена, так и свя­зываемые с ними обозначения некоторых групп славян тяго­теют к далекой периферии славянского мира. Это относится не только к балто-славянскому пограничью, но и к другим погра­ничным областям, ср. Krivitsani на Пелопоннесе (при обозна­чении восточнославянских кривичей как Κριβηταιηνοί и Κριβιτζοι, Константин Багрянородный, Adm. Imp. 9), Κρυβιτσα в Мессении, Crivitz в Мекленбурге …

---------------------------------------------------------------------

Я: Кривичане или Кривичи на Пелопоннесе ставятся дру­гими исследователями под сомнение, но Кривич в Мекленбурге может быть указанием на древность «этнонима» (с оформле­нием на «-ичи»). При раннеславянской как минимум древно­сти внутриславянский экзоним, предназначенный для обозна­чения одновременно и «северных», и «крайних», и «левых», и «от­деленных», и «непохожих» (Кривичи долго единственными из Славян насыпали погребальные курганы), и «скрытых» (сравните кромъ, кремль) каких-то Славян/балто-славян мог бы действительно со временем стать и устоявшемся эндони­мом. Но стоит ли ожидать возможность конвергентного появ­ления (и в Подви­нье, и в Мекленбурге) для такого «одиозно-незаурядного» по содержанию «этнонима»? Его возникнове­нию как прочного эт­нонима должен был способствовать ком­плекс по настоящему «гиперборейских» обстоятельств (срав­ните с закреплением хоронима Украины именно в Поднепро­вье, «благодаря» оче­видно, во-первых, крымским набегам и, во-вторых, самому «крайнему», юго-восточному положению на карте Княжества Литовского и Русского, на карте Речи Поспо­литой, восточному положению в Малопольше, в тоже время самая знаменитая, крымская украина, или украины Русского государства мето­дично отодвигались на протяжении веков от Оки до широты Харькова и Изюма, где осели в Слобожан­щине). Действи­тельно, если в Подвинье (область формирова­ния локального северного типа киевской культуры Заозерье) или даже иной район первона­чальной дислока­ции Кривичей представляли собой глубокий, но древний тыл балто-славян­ской или праславянской области, то Мекленбург (и Пелопон­нес?) был территорией совершенно нового освое­ния и этноним вполне мог быть сюда занесен уже сложив­шимся. В противном случае – это новообразование по анало­гии, не достигшие внушитель­ных масштабов восточноев­ропей­ских Кривичей. Стоит отме­тить, что речь всякий раз идет о людях, коллекти­вах, племе­нах (а быть может и топографии или географии), когда любого рода «кривизна» никак не об­наруживает в себе «принадлеж­ности или подчиненности», например, той же «прямоте», а не о «пограничных участках одной общей терри­торий» (Кривичи и украины – явления кар­динально разно­уровневых стадий общественной эволюции и формаций).

Можно обратить внимание на то, что Кривичи, Северяне, Дреговичи, Хърваты расселялись только в пределах южного сектора направлений (обычно на запад, на юг) – нет таких од­ноименных племен, которые могли бы быть признаны старше летописных, восточноевропейских.

---------------------------------------------------------------------

Цитата: Можно было бы подумать, что название племени sěverъ и, возможно, соотносимое с ним имя реки Сев (в обла­сти обитания племени север, левый приток Десны, которая по принципу народной этимологии в глубокой древности, когда корень desn- мог означать «правый» и у ранневосточносла­вянского населения) как-то связывалось с индо-иранским savya- «левый» (ср. вед. savya-, авест. hoaya и родственное др.-русск. шуи «левый»), ср. географические использования др.-инд. savya- «левый», а также «правый» и в этом послед­нем значении «южный» (ср. daksina- «правый, южный», род­ственные слав. desn-), «обратный, противоположный» …

---------------------------------------------------------------------

Я: Возникновение имени Сѣвера почти копирует по-види­мому модель с «Кривичами», но уже с участием ещё одного языка, который видимо долгое время воспринимал Подесенье, как «северную, левую, темную и обратную» сторону (сравните авест. syāma-, др.-инд. šyāma- «темный» в названии Сейма (Семя)), то есть при­мерно в том же самом «гиперборейском комплексе». Сла­вене лишь калькировали данную, индо?-иран­скую по проис­хожде­нию традицию. Судя по всему и Севери на Балканах, в Нижнем Подунавье также вос­ходят к Сѣверу (Сѣве­рам/Сѣверянам) на Левобережье Днепра, конкретно наверное к киевской культуре, и видимо через пеньковскую. Таким об­разом собирательный обычно в русской летописи (подобно Дереве, возможно Полям, если Поля, а не Поли) во­сточносла­вянский этноним Сѣверъ обладает скорее всего вполне отто­понимиче­ским происхождением, но не­смотря на присутствие, или придание имени славяноязычной читаемости «север», ибо этот Север со славянским «севером» вряд ли хоть когда-либо совпадал, тогда как Кри­вичи могут представ­лять собой лишь «оценку популяции лю­дей» (отметим опять отсут­ствие при­надлежности у «севера» «югу», «западу» или «цен­тру», его независимость).

---------------------------------------------------------------------

Цитата: Эти обстоятельства делают наиболее правдопо­добной этимологию Менгеса, согласно которой этноним ти­верцы образован от тюркск. tiv-är «говорящий переводчик» (ср. толковины в летописи), ср. тюркский корень te-, ti- «гово­рить» …

---------------------------------------------------------------------

Я: Такая этимология обнаруживает взаимное семантиче­ское сближение как с этнонимом Словѣне («понимающие друг друга»), так и с этимологией от tüürik- «тюрки» (Г.А.Хабургаев, И.Г.Добродомов), и возможно именно поэтому один из этих трех побудительных мотивов действительно вер­ный – все они затрагивают в разной степени тему «языка». А уже им троим противостоит этимология от иранизма Tīvrā «Днестр». В комплексе с первыми тремя работает и суждение о тюркском посредстве в передаче предполагаемого исконного славизма Угличи (от «угол»). А этимология от иранского названия Днестра работает в пользу скажем даже прямоли­нейно «Сарматского» происхождения имени Хърватов или иного столь же иранского, как в авест. hara, haraiti «гора», Harauvatiyā – правда тут в любом случае хорошо заметны лингвистически не­оправданно разные качества гласных в ира­низмах и славизме. Похоже, что и в «горском» случае значе­ния (а такая оттопони­мическая этимология допускается в связи с подольско-карпат­ской приуроченностью их родины, да и в целом для всех известных истории Славян-Хорватов харак­терен в той или иной мере «гористый» ландшафт обитания, как видимо знакомая экологическая ниша) Хърваты могли бы рассчи­тывать на существование утраченных параллелей иран­ским или фракий­ским «горам», как в имени дако-фракоязыч­ных Кар­пов. Но опять же, кальке-переводу могло бы подверг­нуться и имя ис­торических Сарматов (индо-иранское Сарма(н)т / иранское Харва(н)т), оче­видных «родственников жены» (ка­кое же значение, кстати, прогнози­руется и для «Тюрков»), от­куда быть может своеоб­разное близкое сосед­ство неких во­сточных соседей германцев и иранцев, вроде бы, Сарматов на Певтингеровой карте, подо­греваемое утвержде­нием Тацита о совместных браках герман­цев и Сарматов (зна­ния античных ученых черпались из ин­формации полученной от германцев и других самых близких соседей Империи).

Важно, что Хърваты – самый, во-первых, растиражирован­ный славянский этноним, и потом, он надежно привязывается к ареалу пражской (или «пражско-корчакской») культуры. Возможно удалось бы даже установить корреляцию ареала Хорватов с распространением какой-нибудь центральноевро­пейской ветви Y-гаплогруппы R1a. И при всем при этом этно­ним Хорватов наверное самый трудночитаемый. Некоторое ин­тересное совпадение обнаруживает одна запись в составе эпи­тафии посвященной Мартину Турскому его тезкой Бракарским (550-е года) – Sclavus Nara Sarmata внешне может быть по­хоже на авестийское имя Uruuatat.nara «дающий мужам (хо­рошие) установления», с этимологией от vratá- «договор, за­кон» (в древнеиндийском имени Suvrata «следующий хоро­шим установлениям», то же что славянское рота «клятва»). В таком случае применение очевидного архаичного этнонима Сарма­тов, явно не актуального для середины VI века (здесь же в эпитафии называются вполне уместные в этом смысле Аланы), разве что только в географическом смысле (как Русь – «Скифы», «Тавроскифы»), допустим прикрывало собой на са­мом деле раннеславянское Хурваты (от древнеиранского Hu­vrāta- «объединенные хорошим договором»), этноним, впер­вые засвидетельствованный в источнике 852 года (Chroatorum). А возможно очень показательным и важным в русле назван­ных явлений оказывается пример осетинского iräd, ärwäd «ка­лым». Наконец, создается впечатление, что ре­чушка Ховратка (видимо от Хъврат-), правый приток Стугны расположена необы­чайно удачно – на границе Русской земли X века, а также ве­роятно ей предшествующей Польской. А на этимологическое родство с рекой Ховраткой-Ховрадкой пре­тендует имя села Авратин на одноименной Авратынской выси – водораздельной греде между Волынью и Галицией, а также река в низовьях Днестра Оврад, с очень выразительным вто­рым именем – Девка (сравните река Скоторж, левый приток Ипути, от ко-тържь, и правый приток Хорола Катуржика – «ме­ста торговли»).

Кроме того, такое прочтение набора лексем эпитафии воз­можно подтверждает уже высказывавшиеся подозрения фи­ло­логов в реальности существования раннеславян­ской крат­кой формы эндоэтнонима – Славы (в раннеславянской огласовке корня того же значения «понятные (друг другу)»).

---------------------------------------------------------------------

Цитата: Дальнейшая история слова дулеб уже после ис­чезновения племени связана с появлением отрицательного от­тенка значения. Именно в таком употреблении старое племен­ное обозначение дожило до настоящего времени, ср. в говорах тульско-орловско-курско-рязанского ареала слово дулéб, дулéп применительно к людям, имеющим физический недоста­ток…

---------------------------------------------------------------------

Я: Обращает на себя внимание географическая (как мини­мум) контаминация между собой Вѧтичей, Дулебов (уже в об­лике «дулебов») и видимо Лѧхов (Лендзан Багрянородного). Такое совпадение даже может сви­детельствовать в пользу позднего, в каком-нибудь VIII веке прибытия Вѧтичей от Лѧхов и Дулебов, с запада.

Для Ду(д)лебов видимо важно то, что их география уве­ренно коррелируют именно с местами прежнего массового обитания германцев (например, Готов на Волыни). Либо носи­тели киев­ской культуры, либо позднее, Славяне-Вѧтичи «из Лѧхов, со стороны Лѧхов» (но так или иначе они как-будто бы прошли мимо приднепровских Полян (хотя время и место по­явления имени Лѧхов не может быть точно определено – за­пад, Повис­ленье или же наоборот – с востока, летописец и его современ­ники (и сами Вѧтичи) могли предположим лишь кон­статиро­вать очевидное для них лингво-генетическое родство Вѧтичей с историческими Лѧхами XI века на западе, воспоми­нание о родстве, а не пути распространения самого этнонима Лѧдзане-Лѧхи) переносят с собой на восток, за Днепр имя Ду­(д)лебов, но там оно вырождается в нарицательное понятие, Ду­(д)лебы как этноним на востоке, вдали от германцев не со­храня­ются, к тому же без близкого германского присутствия, соседства (уже на Волыни, вообще у «восточных Славян») наблюдается ассимиляция звука [д] в исконном «Дудлебы», отчего имя Дулебов уже оказывается похоже на известную се­рию балтизмов о «незадачливых» в целом людях. Вме­сте с тем и у Ду(д)лебов вполне мог один общий перво­начальный ис­точник, а германское соседство лишь способ­ствовало под­дер­жанию этого этнонима в западном секторе расселения Сла­вян, без образования его каждый раз конвер­гентно. Харак­терно что область распространения Ду(д)лебов – Богемия, Ка­ринтия и ещё западнее в Средней Германии, а также предпо­ложи­тельно в Среднем Подунавье (откуда такое внимание ле­то­писца и сопричастность у летописца Дулебов с ранней сла­вян­ской историей) – совершенно четко укладыва­ется в ареал пражской культуры, что дает ещё больше (вместе с вѧтиче­скими дулепами) основа­ний подозре­вать существование еди­ного первоначального очага Дулебов (против совпадения Ду­лебов/дулепов с Дудлебами). Кроме того Дудлебы в таком случае могли быть фактическим вторым и экзонимным по про­исхождению именем реальных эндонимных Словѣн (как мини­мум пражцев), тлею­щим всякий раз поблизости от германцев. В таком случае из всех извест­ных летописные Дулебы на Во­лыни ближе всех наверное находились к первоисточнику. Хронология пражской культуры видимо задает в итоге и мини­мальный нижний рубеж явления имени Ду(д)лебов, а хроноло­гия расселения германцев на Востоке Европы в римское время была бы способна его удревнить. Мотивы же и обстоятельства усвоения Славянами германского правового в общем-то тер­мина daūdlaiba «вымороченное наследство (земля)» (в славян­ском придании об Обрах Дулѣпы – иноназвание Славян) оста­ются пока за горизонтом прошлого, но видимо всё-таки в та­кое содержание имени вкладывалось какое-то отношение по поводу именно земли. Как минимум, Славене могли бы зани­мать земледельческие угодья, поселения, оставленные гер­манцами по мере того, как последние покидали Восточную и Центральную Европу, и наверно прежде всего в области фор­мирования пражской культуры. Это только самое напрашива­ющееся (рабочее), но вполне адекватное германскому исход­нику объяснение.

---------------------------------------------------------------------

Цитата: К числу восточнославянских этнонимов, связан­ных с обозначением племен по характеру географического ландшафта, принадлежит др.-русск. дреговичи (при Δρουγουβίται у Константина Багрянородного), ср. также Δραγουβίται в Македонии …

---------------------------------------------------------------------

Я: Принимая во внимание то, что Припять входит в зону распространения древнейших раннеславянских памятников и что основа имени имеет тянущую парабелорусскую приуро­ченность своего ареала и балтские параллели, трудно отка­зать балканским Другувичам в северном происхождении.

Постскриптум не в тему: Выражаясь конечно утриро­ванно, если со­временный английский язык – это язык францу­зов перешед­ших на германский, то следует вероятно выяс­нить, какой из языков мог бы воздействовать на балтский (балто-сла­вянский лингвистический континуум есть вне вся­кого сомнения) в направлении развития в нём праславянского принципа откры­тости слога, переоформления индоевропей­ских основ (сокра­щения исходных флексий), или то, что ещё называли «воздей­ствием языка кентумного типа». Или это происходило в русле растечения Ясторфа, или в русле заду­найских инвазий в се­верном направлении (общелатенский ха­рактер зарубинецкой культуры), кельтских, «ве­нето-италий­ских» (тут могла бы подкупать особенная близость славянской ремесленной лек­сики не с балтской, а с латин­ской), «илли­рийских» («западно-балканская» топонимика Северо-восточ­ного Прикарпатья и прилегающих с севера и востока, до Дне­пра районов)? Это если брать наиболее удаленные от балт­ского субстрата линг­вистические среды, а в принципе же при­дется детально взве­сить на «стоимость» все волны культурных подвижек с запада на восток и с юга-запада на северо-восток или с юго-востока на северо-запад?, из иранского мира, имевшие место на про­тяжении почти видимо всего же­лезного века и римского вре­мени. При этом чисто генетические следы такого сдвига к нашему время могли бы оказаться менее су&