И приходити боляром и гридем и съцьскымъ и десяцьскым 07.11.2015 16:54

Заметки на полях прочитанного (М.А.Несин, «НЕКО­ТОРЫЕ ЧЕРТЫ СОЦИАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ В X-XI ВВ. В ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОМ ОБЩЕСТВЕ В ЛЕТОПИСНОЙ СО­ЦИАЛЬНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ»)

…и приходити боляром и гридем и съцьскымъ и десяцьскым и нарочитымъ мужем…

Противопоставляясь гридьбе, гридям – молодшим горо­жанам-дружинникам, нарочитые мужи должно быть объе­диняют в себе и боляр, и десятских и сотских, среди кото­рых боляре скорее всего заменяют исчезающих из летописи старцев, старейшин (отсюда и противопоставление свои боляре – старцы градские) как термин устаревший, при­надлежащий родовой эпохе и с тенденцией несоответствия своего букваль­ного зна­чения реальному биологическому возрасту руково­дителей общин. То что раньше, в родо-пле­менную эпоху могли ре­шать одни только и буквально люди пожилого возраста, старцы (в том числе и градские), те­перь все чаще становиться уделом забот сравнительно бо­лее молодых, а фактически – в полной мере «боеспособ­ных» представителей обще­ства. От прежних эпох навсегда остаются лишь ста­росты как термин, словообразо­вательная структура кото­рого на­делена характерным ста­роиндоевро­пейским суф­фиксом, формирующим абстракт­ность значе­ния (анатолий­ское -асти). Упоминание старцев в Белгороде лишь свиде­тельст­вует об устойчивости тради­ционных соци­альных ус­тоев в провинции, каковой видимо являлся тогда Белгород. Дей­ствительно, очень интенсивная «общест­венно-полез­ная» деятельность которой промыш­ляли киев­ляне, кыяне, люди киевские (полюдье, походы в Царьград, на ближних и дальних соседей), требующая от­правления руководства не­посредственно «в полевых усло­виях» спо­собствовала пере­носу тяжести управления на плечи мате­рых, но ещё бук­вально не старых членов обще­ства, что и знаменовалось популяризацией неоло­гизма бо­ляре (ранее он мог иметь несколько иное значение – «богатыри, воины» – и диа­лектное, по меньшей мере на юго-востоке восточнославянского ареала, распространение). Чем силь­нее мо­дернизиру­ется социально-экономическая жизнь по­всюду на Руси, тем ме­нее старым в смысле биоло­гического возраста оказыва­ется руководство городскими общинами. Но ещё в XV веке про­винциалы именуют руко­водителей Новгорода на свой лад старейши­нами. Мотив же патрици­анства как старо­жильства (новго­родское вятше­ство?), в контексте об­стоя­тельств ста­новле­ния Руси, где многие бо­ляре происхо­дили от варягов, на раннем этапе был навер­ное не столь актуа­лизован.

Раннее исчезновение имени полян из текста, после се­редины X века, может быть связано и с тем обстоятельст­вом, что фактические размеры этого объединения были та­ковы (возможно лишь преиму­щественно территория побе­режий Днепра и его мелких притоков от Киева до Роденя, а то и меньше), что функцио­нирование его социальных свя­зей в значительной мере обеспечивалось силами родовых, кровнородственных структур, существующих параллельно и переплетающихся с отношениями территориально-сосед­ского типа (в том числе дружинно-войсковая, сотенная ор­ганизация общин-племен) и очень мед­ленно у восточных славян изживаю­щимися, но находящих преемственность в особенностях древнерусской социальной лексики (старшие, молодшие, чьи-нибудь дети, чадь «поколение»).

Старцы градские таким образом могли бы довольство­ваться в управленческой деятельности нормами родовых отношений и быть к тому же главами, представителями кровнородственных подразделений (родов, филий) обще­ства, общин, го­родских общин, но как боляре они уже больше оказывались заняты в отношениях междуобщин­ного, международного типа, регулируемого нормами обыч­ного и если надо пись­менного права. Выражение летописца всташа град на град иллюстрирует видимо именно такой тип отношений, где без присутствия третейской силы, князя обойтись было трудно. Исчезновение старцев из лексиче­ского обихода летописца с после описания событий конца X века могло быть также продиктовано и каким-то новым витком девальвации проч­ности родовых связей. Высказы­валась некогда также интересная мысль о возможности эпизодического случая составления «летописных» записей в конце X века в Киеве, которые или успели застать, запе­чатлеть или уделили более пристальное, при ином уровне приближения, «фокусе», чем у будущих летописцев, вни­мание местной славянской, фактически киевоградской, по­лянско-кыянской соционимии. Говорить же о содержатель­ном разграничении и узкоспециализированной или «долж­ностной» природе летописных соционимов (боляре, старцы градские, или людские), большая часть из которых имеет описательный характер (добрые, лучшие, лепшие и наро­читые «знаменитые, прославленные» мужи), что само по себе свидетельст­вует о сравни­тельно неразвитой социаль­ной стратификации общества, во многом очевидно сохра­няющего особенности «эгалитар­ных» социально-экономи­ческих структур, при уровне на­шей осведомленности и возможностях интерпре­тации ску­пых источников прежде­временно.