Если бы бабушка была дедушкой 14.11.2015 21:43

Заметки на полях прочитанного (Толочко П.П. «Где на­ходилась изначальная Русь?»)

Если бы бабушка была дедушкой

Можно лишь подивиться тому, как человек с академическим образованием, профессор в постсоветское время пишет такое непотребство, достой­ное пожалуй какого-нибудь народного академика или люби­теля, вроде автора заметок. В советское время антинорманизм никак не мог выжить в ученом диспуте без поддержки партии и правительства, культивирующих в стране определенный идеологический, информационный кли­мат. Ладно что То­лочко ссылается только на мэтров советского антинорма­низма, а не скажем на исторические штудии Ломо­носова, как это не редко принято у уважающих себя народных анти­норманистов.

Восточные славяне выходят у Толочко такими «балбесами», что их молодую государственность по всюду и всегда пред­ставляют на перего­ворах только скандинавы, а не потому что скандинавы – это русь. А свеи тоже не гении и возвраща­ются якобы «на службу» к славянским князьям, в Киев из Кон­стан­тинополя через За­падную Европу. Конечно всякое может быть, но при­нимать в расчет теорию вероятности все-таки стоит, тем более имея ввиду прямые и недвусмысленные ука­зания источ­ников о про­исхождении русов, фразу того же Ли­утпранда Кре­монского, например, если кто-то вдруг не верит в искренность лето­писца.

Очень может быть что Нестор и приукрашивает доброде­тели полян, простоту, выносливость и практичность словен, но не нельзя исключать и существования договор­ных отношений, ка­кого-то синойкизма (летописные ряд, по­ряд, наряд, правда) скандинавских колони­стов с местными, на земле которых ва­ряги буквально распо­ложились (в Ладоге, Гнездове, Киеве, Шестовице, Тиме­реве и других пунктах), в соответствии до­пустим с теми зада­чами (взимание даней и вообще помощь в отношениях с соседями или также для внутренних потребно­стей при солидных размерах земли), ради кото­рых они иногда даже якобы специально призывались володеть (значения «управ­лять» и «владеть, обладать» развиваются от исходного «иметь права, наследовать (своему роду)») и судить по праву. К примеру, ев­ро­пейцы зна­чительно обго­няли в социальном раз­витии або­ри­ге­нов Север­ной Аме­рики, но на раннем этапе строительства Штатов не всегда можно было обойтись и без мирных догово­ренностей, покупки земли, как может быть и русам с их островом. Тем более такой резкой со­циально-эво­люци­онной раз­ницы не наблюдалось ме­жду скан­динавами и славянами. Воз­можно когда-нибудь будут вы­ве­рены более ме­нее точно и чис­лен­ность скандинавских коло­ни­стов, и превос­ходство над ними славян, что также поможет как-то опреде­литься со спо­собно­стью скандинавов влиять на жизнь славян­ского окруже­ния – то ли самостоятельно, своими силами, то ли все-таки с опорой на кого-нибудь из местных, тех же полян или словен. Нельзя за­бывать и о вероятной спе­цифике «поли­тических» представ­лений и прак­тики отношений того времени, когда со­перниче­ство племен не обязательно где-нибудь влекло за собой взаимное массо­вое уничтожение, если «под­чинение» положим ничем таким не ущемляло пле­менного дос­тоинства кроме как легкой данью. И летопись пре­доставляет иллюстрации подоб­ной «политической» практики – в поединке Мстислава с Ре­дедею, например. Сколь может не от­страненно-литературно то прозвучит, но следует все-таки об­ратить вни­мание и на неод­нократные в ис­тории суждения о «неспособно­сти славян к войне» или склонности германцев с другой сто­роны к путешествиям, включая воен­ные. Вероятно что та пора­женческая мен­таль­ность славян, терпящих от кого-нибудь насилье и обиды, у Нестора хотя бы в части христи­ан­ского происхождения, ав­торская, но в предыс­тории славян по­хоже действительно имел место период не­коего германского своего рода «плена». Конечно, многие славяне ус­пешно справ­лялись с го­сударствогенезом и без ва­ряжской по­мощи, или болгар­ской, или купца Само, но, во-пер­вых, социальная жизнь в Ев­ропе, чем восточнее, тем текла замедлен­нее, даже у славян, а грандиозный «политиче­ский» охват всего древнего пути из Варяг в греки (в некотором отдаленном сравнении – египет­ский Нил) может статься и не яв­лялся внутренней на­сущной потребно­стью вос­точнославянской мен­тальности.

Восточнославянская Ръсь читается у автора статьи уже в домонгольское время как бы почти по-польски – Рось. А если и чита­лась, то может и не без подачи тех же поляков, которых раз­местили при Ярославе в Поросье (до сего дни летописца), вы­ведя по­лон из Лясех. Поляне сидели по Днепру и Поросье в основном (кроме Роденя) осваивалось Руской землей (во вся­ком случае прочно, «административно-политически», горо­дами) в XI веке (в зати­шье после громкого разгрома печенегов у Киева), после че­реда Десны, Осетра, Трубежа, Сулы, Стугны, куда Киев для улучшения демографической ситуации нарубал луч­ших мужей из других земель. На виду у кочевни­ков, таких, ка­кие известны летописи, город – укрепленное по­селение – единственно возможное средство освоения про­странства для «цивилизованного общества», такого, как Русь.

Строго лингвистическая точка зрения не позволяет считать ираноязычные протомы приемлемым источником для славян­ского русь (особенно в этом смысле примечательно то, как у современников ранней Руси преобразуется иранский корень в слове Роховаск «Белая вежа»). В то время как финское ruotsi  с высоты той же точки и для той же цели видится самым под­ходящим из воз­можных и известных, даже без допущения о сильной степени славянизации (как в отношении, скажем, ро­залии-русалии). И такой выдающийся лингвист-славист как О.Н.Трубачев, сто­ронник антинорманизма, прекрасно это осознавая, предлагал в том же качестве индоарийское russ. Но и эта посылка по природе своей не способна преодолеть уровня гипотезы и подняться на высоту обоснованной теории. Все-таки, как из­вестно, славяне призывали варяжских наход­ников, а не бог весть когда живших в Восточной Европе ин­доариев. Впрочем, и столь плодотворные контакты иранцев со славянами после массового появления в Европе алтайцев можно только предпо­лагать. По­этому была даже предпринята тщетная попытка ука­зать на возможность происхождения того самого финского ruotsi от индо-иранского russ-ruks-roks «бе­лый» по­средством контактов индо-иранцев и финно-угров в области Среднего Поволжья, о чем можно судить по матери­альным и языковым артефактам. Од­нако, без наличия хоть ка­ких-нибудь бесспорных письменных исторических свиде­тельств, какими располагает в свою оче­редь норманизм, анти­норма­низм поро­ждает лишь длинную ве­реницу гипотез очень малой «весовой категории».

Лингвистические требования таковы, что древнерусский долгий звук [u] в руский должен происходить от какого-ни­будь дифтонга, а согласная [s] от аффрикаты [ts] или сочета­ния [sь] (как в рысь, лось), поскольку другие варианты давали бы оглушение [х] и [ш]. Характерно как чисто по-славянски выглядит вариант расширенного написания этнонима в лето­писях со старославянским диграфом в корне роусьский, как если бы он буквально продолжал вооб­ражаемое праславян­ское rousьsk-. Однако не существует ни­каких следов бытия исконно славянского rousь-rusь (тогда скорее всего в качестве хоронима определенной местности, как Ве­лынь или Север) в каком-либо значении (тогда можно было бы представить пред­почтительное родство с руслом, рус­том, ручьем), как нет и следов заимствования индоиранского «белый». Среднее По­днепровье четко распределено летопи­сью между славянскими племенами, а норманнов русами кроме летописи называли все письменные источники Средневековья. Но вот влияние сла­вянской лексики на окончательное оформ­ление славянского русь вполне вероятно (как формирование рысь допускается путем контаминации лысь и рысъ «рыжий, пятни­стый», а бо­ляр из болгар воздействием болий).

Видимо необоснованные с лингвистической точки зрения прибегания к топонимике Поросья всякий раз продиктованы желанием наделить родством имена Руси и России, хотя уже не вчера наукой детально отслежено происхождение современ­ного названия России, из которых выводов следует, что Русь и Россия – слова разного происхождения и этимологи­чески не связаны. Максимум что тут можно было бы допустить в смысле родства так это влияние аутентичного прозвания скандинавов на предпочтение греками библиизма Рос в каче­стве прозвания славянского Русь. Мы не можем быть полностью уверены в об­лике реального прототипа первого достоверного упоминания Руси (так общепринято считать), в западноевропейских Бер­тинских аналлах, куда они попали то ли с греческих слов, то ли со слов самих русов – слишком опосредованным выглядит сообщение о прибытии в 839 году из Константинополя в сто­лицу Франков посланников некоего народа Рос, являвшихся оказывается ни кем иными, как этническими свеями-свеонами. Без такого предположительного влияния древних шведов тож­де­ство Рос-Русь об­наруживает прямое происхождение в эсхато­логических ожи­даниях искренне верующих греков (про­рочество книги Иезе­килия). До Руси, впервые этой метафоры удостоились гунны по причине может быть сходного звучания имени их предво­дителя – Роа/Роила. Латинская интерпретация библейского текста не знает собственного имени Рос, за кото­рое в грече­ской Септуагинте был принят еврейский титул рош «глава, царь, князь», и на Западе сразу и безоговорочно (по­сле Бертинских аналлов), уже с IX века, без греческого и ка­кого-либо вообще влияния собственно сам славянизм русь приобрел незави­симое и наиболее адекватное графическое отображение ruzz-/russ-, господствующие и по ныне. Мода на грецизм Росия вме­сте с другими «великодержавными» атрибу­тами приходит на Русь после женитьбы Ивана III на родствен­нице последнего византийского императора и периодически популяризуется в высокосветско-клирикальных кругах. То есть, Русь сама себя Росией не называла и возможно по при­чине знакомства древ­них русских с про­исхождением грецизма – как показывает текстологический анализ древнерусских Евангелий и других текстов на Руси су­ществовал переводы ев­рейской Библии и других произведе­ний. Официально страна именуется Росией с 1654 года, после присоединения Днепров­ского Левобережья вместе с округой Киева и территорией За­порожского войска, под влиянием южнорусской лексики, где гре­ческое Ро­сия/Россия к тому времени прочно утверди­лось на письме. На­писание по-латински, с двумя -сс-, у нас употреб­ляется с пет­ровского времени, в курсе всеобщей «вес­терниза­ции» отече­ственной культуры (фактически было поза­имство­вано из языка польской дипломатической канцелярии), хотя у греков написание подверглось латинизации ещё с XIV века. И в старорусских землях, в Киеве могли до Петра писать Рос­сия, по-польски, но в официальном делопроизводстве все же при­держивались ­употребления Русь и Росия. В том числе от­того что до появления в стране светской науки хранителями исто­рической памяти были пре­жде всего люди церковные, ко­то­рым приходилось иногда зна­комиться и с латинской орфо­гра­фией во имя сбере­жения пра­вославной ортодоксии. Петр на­долго приструнил в стране инакомыслие посредством пре­вра­щения церкви в гос­департамент и служила она за совесть ис­правно вместе с про­чим населением. Так что, как и всякий раз, очередное новое название Отече­ства обязано, во-первых, генетическому раз­рыву в преемст­венно­сти правящих элит, и во-вторых, харак­теру политиче­ского ре­жима, позволяющему новой элите под­менять общест­венное мнение своим собствен­ным.

Стоит также обратить внимание, если этот Рос – действи­тельно, хотя бы по названию тоже что и Русь, что все-таки ка­жется наиболее вероятным, то именно 838 год посольства в Констан­тинополь, а не эфемерный, ничем не подтверждаемый 862 год и скорее всего ошибочный, вслед за летописным 866 годом или 860 годом в реальности, как зыбка и на столетие и более вперед подавляющая часть всех прочих летописных дат о Руси, этот 838 год следует считать пусть и условным, но на­стоящим началом русской государственности. Утверждение династии Рюриковичей на Руси или среди ранних русов могло приобрести выдающееся значение позднее, спустя одно и пару столетий от свершивше­гося. У самих греков не сохранилось известий о событиях около рубежа 830-40-х годов, хотя лето­писное яко пишется в летописаньи гречьстемь о начале Руской земли дает повод на­деяться, что они существовали не только в этом случае, но и по поводу визита руси Вещего Олега, также обойденным мол­чанием. Остался только ком­плекс сообщений в связи с патри­аршеством Фотия, о походе 860 года и первом крещении ру­сов-росов. Быть может даже именно это крещение оказалось их на поверку преждевре­менным шагом, повлекшим какую-то смену представительства, оформленную по летопис­ному из­гнанием и призванием варя­гов.

Таким образом, «Русь изначальная» IX века, археологиче­ски трудноуловимая, полукочевая, демосоциорная, этнически сугубо скандинавская, даже более определенно древнешвед­ская, хотя уже и в славянской транс­крипции (Русь), нам прак­тически не известна, лишь по не­скольким туманным известиям западноевропейских и визан­тийских источников. Редкие и ценные данные в пользу опре­деленной смены наличного со­става скандинавов где-то в ин­тервале конца IX – начала X столетий приходят из области ан­тропологической методы изу­чения Руси. Согласно этим данным краниология ингумаций Шестовицы X века оказывается наи­более близка  краниомет­рии средневековых британцев, что может косвенно указывать на общую для них всех родину в местах первоначального про­живания на континенте англосак­сов. Тогда как скандинавы погребенные в христианских моги­лах на ряде могильников Новгородской земли в XI-XII веках являются родственниками типичных жителей Скандинавского полуострова, прежде всего видимо древних шведов. Быть мо­жет близость полоцких кри­вичей (X-XII вв.) не только пара­балтским древнерусским ти­пам и балтским, но также тем же древнерусским скандинавам северных могильников и конти­нентальным германцам и датча­нам хотя бы отчасти обязана также присутствию в Полоцке скандинавской антропологии уже в виде примеси. Появление этого южноскандинавского или континентально германского компонента атрибутировано в летописи как призвание варягов с Рюриком.