Идоша с князем Ярославом огнищани и гридьба и купци 08.11.2015 21:04

Заметки на полях истории

…идоша с князем Ярославом огнищани и гридьба и купци.

Купцы – «ремесленники и мелкие торговцы» (в летопись попали ко­тельник, опоньник, кожевник, щитник, серебряник и др.) в перечнях новго­родского войска подают надежду считать и прочих участников по­ходов не столько служебно-должностными категориями, сколько со­словно-представительскими.

Огнищане – не ставленники власти на селе или в новгородской тер­риториальной структуре, а скорее лучшие, леп­шие, нарочитые, вятшие мужи, вельможи, общинные, родовые (огнище) ста­росты. Можно заме­тить, что практически вся социальная древнерус­ская лексика унаследо­вана от кровнородственного славянского про­шлого, а в данном случае она более менее профессионально-функцио­нальная, за счет гри­дей и особенно купцов (при этом оба термина гер­манского происхождения разной древности). Допустимо древние ог­ни­щане здесь вбирают в себя и высшие социальные страты Новгородской земли во­обще, включая бояр-боляр, или вят­ших. Слово вятшие, как и другие оп­реде­ле­ния по­добного рода, возможно не имеет строгой соци­альной привязки. В каж­дой общине имелись свои вятшие, старосты, старцы (градские, напри­мер), огнищане («патриции», «геронты») или хотя бы один (начи­ная с большесемейной общины), а происхождение и занятия «патри­циев» могли быть не только милитарными (походы к ло­парям и югре), но и купеческими и иными (вспомним Катона, «ходив­шего за плугом», или того же Кожемяку).

Гриди, гридьба – буквально «вои», «младшая дружина», вероятно то же, что в родовом прошлом холопы, и функционально то же, что в ином случае ротники и дворяне, дружинные, контингент, которому можно было бы припи­сать про­изводст­венную сферу услуг и земской службы (прежде всего вероятно профес­сиональное во­инское ремесло), но ско­рее всего здесь или во­обще в древнерусском лексиконе это понятие не имело узко профес­сиональ­ного значения (как ябедник или мечник, вирник, ротник), а могло указы­вать на состояние людей, их мужской части в полку, походе, дружине и их социаль­ный статус. Оно столь же общо, как и вои, оставаясь по боль­шей части родовым, а не видовым опреде­лением и каждая община или войско любого состава делилось на своих вятших, боляр и гридьбу.

В Правде гридин идет за руси­ном, словно бы поясняя его древнее этносо­циальное про­исхождение и перед купцом, ябедником и мечни­ком, более конкрет­ными профессио­нализмами. Хотя уже давно говори­лось о том, что все, от гри­дина до мечника способны раскрывать соци­ально-поли­тическую роль русинов среди вос­точных славян, даже если русины уже родом из Среднего Поднепровья. Купцы, например, состав­ляют более половины русской делегации в пе­реговорах с греками 945 года и суще­ствуют данные об элементах влия­ния скан­динавского ре­месла на древ­нерус­ское в его истоках. Можно также отметить напра­ши­вающуюся ас­социа­цию русина с недостающим в Краткой редакции бо­лярином.

Гостебники, гостье – купцы занимавшиеся межгородской и междуна­родной торговлей.

Похоже, что перечни новгородцев не имеют какой-то строгой иерар­хической структуры. Невозможно однозначно утверждать ограничен­ность в одном случае ополчения купцами вятьшими (1166), а не участие вятших или большую социальную значимость по отношению к купцам гридей, гридьбы. Трудно сказать, насколько огнищане ограниченны «боярами» или даже скорее наоборот, имеют ли к ним отношение во­обще, но кажется смерть их и оплата труда оценивается равно. Нам не из­вестна степень строгости социальной, сословной градации в Древ­ней Руси, по­этому три опреде­ления кажутся какими-то амбивалентными обобще­ниями. Сословность или ещё родо-общинная ранжированность напра­шивается в эпизоде дележа после первой победы над Святопол­ком, где старосты – вероятно «сельские» и по-видимому эквива­лентны огнища­нам (и более всего таким образом напоминают огнищан Нового времени – сельских старост) и противопоставляются смердам, здесь быть может рядовым свободным сельским общинникам, пахарям, а не рабам и зави­симым (челяди и холопам), и новгородцам, здесь ви­димо «городским», «городским ремесленникам». Можно даже попы­таться провести парал­лель между двумя перечнями, где старосты и смерды будут рав­но­значны огнищанам и гридьбе, а новгородцы купцам и ви­деть в первом из них взгляд с киевского юга на новгородский се­вер.

Быть может огнищане идут пер­выми по причине своей многочислен­но­сти, как главный кон­тингент новгородского земского опол­чения (за­манчиво тут провести аналогию с бондами, полноправ­ными домохо­зяе­вами-собственниками – главной составляющей силой народ­ных ополче­ний в Скандинавии), а гибель город­ских ремес­ленни­ков упоми­нается ввиду высокой социаль­ной значимо­сти этой ка­тегории граждан (ценно­сти ремесла) и новго­родской общины вообще, как вер­ховного веча, представляющего от своего имени всех свободных людей земли (приго­родов и сельских пахарей и огнищан), поэтому членство в новго­родской общине при любом роде заня­тости да­вало несравненно боль­шие соци­альные вы­годы. Когда же, ви­димо «вятшего», огнищанина (тер­мин ещё языческого происхождения) в сло­воупотреблении подме­няет княжой муж в общерусской Правде Ярославичей, то это возможно то же что и новгородский земский или земские, селники или их лучшая, нарочи­тая часть, земские управ­ленцы, «головы», старосты в отличие от мужей по­проще, людей, хотя с точки зрения княжеского стола или боярской го­родской усадьбы все они вместе могли при слу­чае ка­заться и смердами (в контексте выплаты людского, дани), как ра­ботники. То есть смерды может быть ещё одним состоянием обычных людей, мужей как данеоб­лагаемых, или повозников, при более лояльном расположении инфор­матора.

Правда оценивает смерть огнищанина/старосты/княжого мужа выше простого мужа, людина, гридина, ябедника, мечника, на ровне с выс­шими социальными категориями, подчеркивая важность для города его связи, коммуникации с земщиной, земской вервью. По мере роста иму­щественной дифференциации людей-горожан в XII-XIII веках, станов­ления вотчинного землевладения инициаторами политических катак­лизмов на Руси, за пределами Новгорода особенно, зачастую станови­лись князья, эта наименее «социально обеспеченная» категория рус­ских лю­дей, не редко впадавшая, не находя политической опоры, в из­гойство (самой общественно полезной прерогативой князей оставался княжеский суд). Поэтому наверное Правда Яро­славичей неологизмом княжой муж указывает на скрепляющее, амби­циозное значение для древнерус­ского общества княжеской персоны, действительно весомое в период раннего градостроительного бума X-XI веков, молодости горо­дов, прак­тической нераздельности тогда интере­сов города и князя.

Во второй раз (сбор средств на наем варягов для второй войны со Святополком) киевская оценка новгородских социальных рангов словно бы заметно повышает тон бла­гожелательности при подборе оп­ределе­ний. Мужи тут, они же гриди-гридьба, они же смерды меняются местами со старостами (теми же ог­нищанами) ввиду то ли своей много­численно­сти, то ли присутст­вия по крайней мере в данном перечне структуры по возраста­нию, а купцам (что тем же новгородцам) ос­тается соответство­вать боярам ПВЛ, видимо «боя­рам» Новгорода. На пользу такому тож­деству служит и известие за 1215 год о посольстве по князю из посад­ника, тысячкого и купцов старейших 10 муж. До и между упоминаниями сословий-рангов в новгород­ской летописи (1166, 1195, 1234) летопись памятует мужей, добрых, лучьших и лепших, вятьших, старейших и прежних мужей и мужей молодших, сочьких и единожды, в контексте пребы­вания новго­родцев в Киеве, бояр.

Абсолютная растянутость коммуникаций на Руси создавала условия для консервации обычного права, незавершенности сословного дробле­ния и общественной полифункциональности индивида, когда муж в за­ви­симости от обстоятельств, с разных точек зрения в структуре обще­ства или этнополитического пространства мог выступать то как старей­ший, то как гридин, то как смерд (например, Ян Вышатич собирает дань на Шексне со смердов Святослава, или суздальские смерды, или сво­боду смердом на 5 лет дани не платити). Властные полномочия в земле рас­пределялись и по вертикали, и в пространстве и летопись дважды повествует о совместных вечах новгородцев с пле­сковцами и ладо­жа­нами, «съездах» в Новгороде. При этом, сохраняется родопле­менная черта какой-то доли «иммунитета» «соплеменников» (или членов нов­городской общины, «района» на фоне всей области, волости) – новго­родцы и ог­нищане целиком ответственны за «политику в стране» (поли­тиче­ские прерогативы Новгорода так же практически не даю ни­каких пре­иму­ществ перед наступлением в городе голода в неурожайные года) и ва­рягов призывают или практически за собственный счет, или доля их вклада не­соизмеримо выше, каковой пополняется активной «внешнепо­литиче­ской деятельностью» главного «индустриального цен­тра» от Бот­нического залива до Урала. Впрочем, все это черным по бе­лому, как нравоучение, политиче­ское назидание по­дано в преамбуле новгород­ской летописи.

Нашествие и признание власти монголов оказывает прямо ли, кос­венно ли далеко идущие следствия и на риторику новгородской лето­писи. Сословно-профессио­нальный состав ополчения домонгольского времени уже не приводится, а новые появятся не скоро. Ещё в 1228 году мень­ших пред­восхищает простая чадь «простые люди», но правда, как и впоследствии, через сто лет в контексте религиозных пережива­ний в обществе, под 1236 годом впервые упомянуты столь же редкие большие мужи (как холодок перед накрывающей волной), а затем на страницах лето­писи становиться при­вычным противо­поставление вят­ших, или все чаще и чаще бояр (южно­русское боляры и боярцы-бо­лярцы по отношению к новгород­цам не ис­пользо­валось), и меньших людей, чего никогда не наблюдалось между вят­шими, или старейшими, и молодшими, или гридями. То­гда же, в 1255 году вме­сте с мень­шими впервые называются черные люди, а под 1259 годом, приме­ни­тельно к событию введения под число, слово чернь и здесь же дети бо­ярские. По меньшей мере можно гово­рить о том, что в Новгороде по­пу­ляризуется общерусская лексика. Но видно также, то что в домонголь­ское время по отрывочным данным ка­жется как-будто неза­вершенным, недосказан­ным, оказалось опреде­ленным образом на­прав­лено.