Заметки на полях увиденного 22.02.2015 03:59 – 11.11.2019 00:44

Заметки на полях увиденного

26 Декабря 2011

----------------------------------------------------------------------

Правда у всех одна и таже, но у каждого на­рода есть своя ложь, которую он именует своими идеалами

Ромен Ролан

----------------------------------------------------------------------

«Царь»

Чтобы любить ложь, надо уметь отличать её от правды. Чтобы полю­бить собственную культуру, доста­точно найти в ней общечеловече­ское. Созда­тели фильма до того не дожили. Иначе нельзя было за­ставить сло­маться мосту под поляками от прикос­новения пра­вослав­ной иконы. Обычно такой наивный патрио­тизм, его ещё на­зывают «квасным», выпячивается там, где та­ких обще­человеческих ценностей как раз и не хватает и это отсутст­вие внут­ренней сути и смысла в конструкции созна­ния возме­ща­ется жесткой на­ружной позо­лоченной коркой.

«Ярослав»

С первых же минут тебя ошарашивает голос за ка­дром заяв­лением, что для всеобщего процветания и благоден­ст­вия, оказыва­ется, нужна ни больше ни меньше, как «твердая власть».И буд-то бы русские люди поняли это ещё в 11 веке.Но почему-то тот же голос не удосужился уточнить, ка­кая именно власть должна быть твердой: со­ветская, демо­крати­ческая, президентская, вечевая или на­конец са­модержав­ная. Очевидно он имел ввиду какую-то идеальную власть, ко­торая бы удовлетворила всех – тем более обидно, что не уточнил. Быть может, политиче­ские пристрастия авто­ров столь экстрава­гантны, что они просто постеснялись их озву­чить? Но хоте­лось бы отметить одну закономерность. Если герои гол­ли­вудских историче­ских блокбастеров, не редко вы­ходцы из толщи на­род­ной, борются за «свободу», то наши ге­рои ратуют за «твердую» власть, более "правильную", "спра­вед­ливую", чем предыдущая, но которая всякий раз ока­зыва­ется по­чему-то цар­ской, ну на ху­дой конец княже­ской и что са­мое обидное не только по названию, а и по сути своей. Это что ка­саемо той за­дачи, ко­торая призвана пре­доста­вить ши­ро­кому потре­би­телю материал для сравни­тель­ного анализа, дабы он смог заду­маться над тем, чем его «болото» отличается от про­чих или минувших.

То ли недомыслие, то ли неразборчивость в области по­ли­ти­ческой культуры киношников закономерно при­вела к тому, что тема, ко­торая могла бы по­лучить эпичес­кий размах, свя­зать прошлое с настоящим, заставить за­ду­маться хоть над чем-либо, превра­щена в жанровые сценки в стиле рисунков Вик­тора Васнецова из цикла «Снегурочка» и «Царство Берен­дея». Хотя, надо от­дать ав­тором должное, берендеи берендеями, но темы ино­странного шпионажа, изобличения внутренних врагов и вреди­тельства они не забыли включить в свой сценарий. Весь «фи­лософ­ский» смысл произве­де­ния как бы подталки­вает зрителя к мысли о не­обходимости «муд­рого» правления, так удачно осуществленном таким благо­родным и благочес­ти­вым челове­ком как Ярослав Вла­димирович. Порою кажется, что созда­тели фильма как бы любуются своим героем, словно авторы фильма «Ленин в Октябре» своим (задумчивый Ильич идет по кори­дору Смоль­ного). Характерная примета времени и мен­талитета – на Украине учрежден орден «Ярослава Муд­рого». Не совсем понятно почему. Может из-за звуч­ного про­звища. При том что и с нов­город­цами Ярослав ссо­рился до крови, и даже в деле с убийст­вом Бориса и Глеба высказыва­ются иногда подозрения, пусть может и напрасные. Александр Нев­ский жил позже, не в та­кие дремучие времена, но был тоже «не сахар», возможно и та­тар водил, как и другие, на Русь. Но награда его имени хотя бы специа­лизированна чисто полководческой темой. Слава богу, "ук­раинцы" не при­ду­мали ор­ден имени Вещего Олега, также до­бивавшегося ки­евского стола из Новго­рода, как и Ярослав позднее, и пророчившего (ведь Хельги – «пророк») Киеву вели­кое бу­дущее. Может по­тому что не «украинское». Оче­видно, «царь в го­лове» посе­лился у рус­ского че­ловека на­долго – меняются лишь кон­крет­ные порт­реты, но стерео­тип дей­ствует безот­казно. Данная кино­лента слу­жит очевид­ным до­каза­тельством той простой ис­тины, что люди видят не то, что хотят, а то, что спо­собны. И наша ис­то­рия, то как мы её ви­дим – это наше зер­кало.

«Монгол»

В одном из эпизодов главный герой с ум­ным и одухотво­рен­ным лицом актера говорит о желательности приобщения всех людей планеты к монгольскому языку. Неужели Темучином, ко­гда он варил в котле и уничтожал своих врагов, родных, дру­зей, приказы­вал вырезать це­лые племена и города, от мала до велика, владели мысли о том далеком бу­ду­щем, когда человечество, наконец, прийдет к взаимо­пони­ма­нию, в том числе и в области лин­гвистических форм об­ще­ния. Скорее, его чаянья не уходили дальше проблем прочих извест­ных исто­рии строи­телей многоязыких империй, озабо­ченных устройст­вом эф­фективных администраций. Однако, лицо ак­тера как-будто убе­ждает зрителя в добрых намерениях того са­мого Темучина, буд-то бы ска­завшего об этом в теплом се­мейном кругу.

И, действительно, по ходу фильма ясно, что в отличие от всех своих предшественников и последователей, не знавших о преимущест­вах свободного тайного голосова­ния и добивав­шихся власти потом и кровью, главным обра­зом чужой, Тему­чин оказывается на вершине вла­сти, т.е. создает эту вершину, первое монгольское государ­ство, будучи от природы челове­ком мирным, склонным к уединенной сельской жизни, как бы не нарочно, подталки­ваемый к тому обстоятельствами и коз­нями, чини­мыми коварными недоброхотами. Завоевание пла­неты («государственный апофеоз» развития кочевого КХТ, с привлечением всех ресурсов степи Старого Света), завещан­ное Темучином его детям, становиться, таким об­разом, есте­ст­венным продолжением борьбы за се­мей­ное счастье. Оста­ется по­завидовать проницательности ав­торов фильма, усмот­ревших не в ком-нибудь, а именно в Темучине столь ра­нимую душу, а не, скажем, в каком-ни­будь сельском кузнеце или лесном раз­бойнике.

Мораль общества определяется типом господствующих в нем про­изводственных отношений. Поэтому так трудно срав­ни­вать нравствен­ные устои обществ относимых к раз­ным фор­ма­циям, тем более, стоящих на разных ста­диях развития, не го­воря уже об эпохе первобытных фор­маций, где, к примеру, убийство могло быть иной раз обязательным условием социа­ли­зации индивида. Жесто­кость и коварство монголов, так уди­вившая видавших виды европейцев, ни в коей мере не были при­родным свойством кочевников, она определялась усло­виями сущест­вова­ния человека в определенной экологической нише, а «фашист­ская» или «нацистская» по духу док­трина все­мир­ного господства лишь подводила «идилличе­ский» итог под ставший популярным способ про­из­водства – убийство с це­лью грабежа, являвшегося почти неотъемлемым под­спорьем эконо­мики кочевников. Его попу­лярность возрастала всякий раз, ко­гда в степи рож­дался очередной социорный организм, употреб­ляющий к своей пользе его милитаристский ресурс. На монголах и Те­мучине, с его законами Ясы, движение по этой спирали достигло своего апогея.

Приходиться сожалеть, что столь благородный человек как Тему­чин, каким его рисуют авторы фильма, стал ини­циа­тором мировых потрясений, унесших мил­лионы жиз­ней и уничто­жив­ших целые цивилизации. И пускай даже Те­мучин был сен­тимен­тален, романтичен и домосед - среди тиранов это не ред­кость - но что это оправдывает. Тем более что исто­рия не нуж­дается в оправдании, а взы­скует вдумчивого к себе отно­ше­ния.

Сеют землю рожью, а живут все ложью

По словам режиссера примером, побудившим его к созда­нию соб­ственного ки­нопроизведения, стал голливуд­ский фильм «Гладиатор». Что же выяс­няется при сравне­нии двух ки­но­лент? Во-первых, эти фильмы принад­лежат разным жан­рам. Фильм «Гладиатор» (и ему по­добные) счи­тать историче­скими можно с большой натяж­кой. По­скольку трактовка действи­тельных исто­риче­ских собы­тий в них обычно слишком вольна. Эти собы­тия могут без обиня­ков искажаться, даже ко­гда у соз­дателей казалось бы имеются надежные сведения о происходившем, в угоду дра­мати­ческой коллизии. Это фильмы  нравоучитель­ного, мо­рализи­рующего свойства пове­ствуют о всем доступных и вполне непре­ходящих цен­но­стях общечелове­ческого харак­тера. Это общечелове­ческое может быть столь ценно, что сверхчело­веческие героизм и душевные страсти порою даже вы­водятся за пределы собственной ойку­мены (готы и даны у англосаксов и нарты у осетин или как ска­зал бы поэт - богатыри не вы). Это способ автора погово­рить со зрителем о насущ­ных проблемах общества, но не в лоб, а иносказа­тельно, прельщая зрителя яркой зре­лищностью костюмирован­ной драмы.

При этом, надо отдать должное такту голливудских ре­жис­се­ров, «постеснявшихся» давать своим околоисториче­ским про­изведениям на­звания «Хроник». С другой стороны, отече­ст­венные деятели от искус­ства, смело включили в свою «Хро­нику» элементы жанров сказки и мистики, чем она ока­зыва­ется сродни таким лен­там как «Хроники Нарни», «Хроники Рид­дика» или «Хроники мутантов», то есть хро­ник неких рожден­ных во­ображением миров. Чего здесь больше – соз­на­тельного или бессознательного? Может вдумчиво рассказать про­блемах переломной исторической эпохи сложнее, чем изо­бра­зить гамле­товскую душевную личную трагедию. Но и до Шек­спира тут как-то уж очень далеко.

Всем известны заслуги Голливуда в развитии эротиче­ского жанра. Отечественные производители также не оста­лись в сто­роне от миро­вой моды и продемонстриро­вали свое видение эро­тической темы через дырку в за­боре, когда персонаж ак­трисы воплощающий каким-то па­радоксальным образом од­но­вре­менно Ксению Годуно­ву и Ма­рину Мнишек, появля­ется пе­ред каме­рой в сцене ку­пания. И судя по тому что внешне ак­триса ближе ориги­налу Мнишек, от истори­ческой Ксении кино-образу доста­лось только имя. Ос­та­ется сожа­леть, что эпи­зод был очень корот­ким и российские теле­зри­тели так и не смогли как следует рассмотреть глав­ного дос­тоинства кино­ленты. Нельзя исключить и ту веро­ят­ность, что в среде предков созда­телей фильма оказались люди при­ча­стные к неоднократ­ному глумлению над царевной, начи­ная с Гришки Отрепьева, сделавшей её своей налож­ни­цей, и какими-то «ополченцами» из­девавшимися над мона­хи­ней Новодевичьего монастыря, среди которых ко­нечно же не было никаких поляков. Что ж, у каж­дого на­рода свои тра­диции.

Нельзя не обратить вни­мания и на рассыпанные по фильму коми­ческие эпизоды.

При отсутствии истори­ческих знаний и таланта трудно ра­зо­браться в хитросплетениях Смут­ного времени, зато можно за­бить «эфир» ре­марками других жанров. В свое время отход от документальной достоверности в фильме «Ан­дрей Рублев» не поме­шал та­лантливому ре­жис­серу соз­дать эпическое и реа­ли­стическое по стилю изло­же­ния полотно, создать мировой ше­девр подлинно историче­ского кино-жанра. Жанро­вый же «ви­негрет, ок­рошка» «Хроник» так же вопиющ, как и от­сут­ст­вие в них соответствия изображаемого и исторической действи­тель­но­сти. По­ляки в фильме какие-то аморфные и если бы ни дата в названии и узнаваемые кос­тюмы их можно было бы при­нять за орды каких угодно завоева­телей, какой угодно эпохи. Поль­ское вторжение 1612 года включало и рус­ских Речи Посполи­той и его трудно сравнивать со шве­дами Карла XII, с фран­цу­зами Наполеона и уж тем более немецкими на­цис­там. Фран­цузы не ставили себе за­дачей ис­требление рус­ского на­рода. Их зверства ни чем осо­бенно не выделялись из общеприня­тых, а в завоеванные страны кроме зверств фран­цузы несли отмену крепост­ного права, граж­данское зако­нода­тельство, от кото­рого по­том долго «чи­хали» европей­ские коро­левские и кня­же­ские дома бо­ровшиеся за вос­становления своих попран­ных фео­дальных привиле­гий. Нельзя забывать, что это была война од­ной из са­мых развитых стран с одной из са­мых отста­лых. Смутное Время было первой в нашей ис­тории подлинной гра­ждан­ской вой­ной и поляки были здесь не глав­ной действую­щей силой и уж далеко не главной побудитель­ной. На­ча­лом смутного времени можно считать пер­вые года сто­ле­тия, быть может, одни из самых неуро­жайных за всю оте­чест­венную аг­рарную ис­торию, вызванные этим го­лод и народ­ные волне­ния, по­явление Лже­дмитрия І и так да­лее. Од­нако истоки кри­зисной ситуа­ции вызревали на протяже­нии не­скольких де­сятилетий, уходят в 16 век и обя­заны эпохе Ивана Гроз­ного, отнюдь не полагавшегося на чьё либо со­дейст­вие, и уж тем более каких-то поляков. Многие рус­ские люди были сто­ронниками польского влияния и присут­ст­вия и без их под­держки и со­действия пре­бывание поля­ков или шве­дов в Рос­сии невозможно себе представить. Романо­вым ещё 20 лет при­хо­дилось отстаивать свое право на престол перед по­ляками Вла­ди­слава. Разно­век­торность интересов раз­личных общест­вен­ных слоев, рай­онов страны в Смутное время вряд ли усту­пит схожей си­туации, наступившей после Февраль­ской револю­ции и Ок­тябрьского переворота. Всей этой многопланово­сти нет смысла искать в «Хрони­ках». Это детище людей явно не искушенных в поисках исто­ри­ческой правды или даже не стремившихся к тому. А вот в «Гладиаторе» она присутст­вует, хотя бы в самом обобщенном, сильно утриро­ван­ном плане. Тем бо­лее, что сюжет этого кино-эпоса так далек от перипетий собст­венно истории Соединен­ных Штатов.

Хотелось бы высказаться и о философии победы. По­беда в войне с Наполеоном взамен лелеемого освобожде­ния от кре­по­стного права как вознаграждения за вер­ность родине при­несла русскому народу такую изувер­скую форму общежития как воен­ные поселения. А вот по­ражение в Крымской компа­нии нако­нец-таки заставило задуматься цар­ское правитель­ство об изъя­нах оте­чествен­ной социальной сис­темы всерьез – ведь Алек­сандр был не боль­шим ли­бера­лом, чем его отец, бо­лее ос­ведомленный за свой не малый срок прав­ления в аграр­ном вопросе, собрав 6 раз за 22 года «Секретный коми­тет» по наболев­шей проблеме. Пожалуй, по силе позитив­ного воз­дейст­вия пора­жение в Крымской войне было са­мым луч­шим, что случи­лось с Россией за прошедшие 500 с лиш­ним лет. Чтобы пони­мать свое несовершенство надо уметь проигры­вать.

В целом, деятельность отечественных кинематографи­стов можно сравнить с праздным шатанием вольнодумст­вующего, но не свободо­мыслящего холопа («слуги государева»), лишен­ного барской опеки. Кажется что до «ос­вобождения» подлин­ных произведений искус­ства создавалось больше, ко­гда цен­зура качества не до­пускала плевел, а идеологическая цензура не могла воспре­пятствовать дружбе талантливости и об­разован­но­сти с Эзопом, Шекспиром и другими столь признан­ными во всем мире ге­ниями, уж коль этим последним по­счастли­вилось не видеть Колымы.