Предсказуемость 07.02.2015 11:28 – 11.11.2019 00:34

Заметки на полях прочитанного (Васильев М.А., Русь в 980-у годы: вы­бор рели­гиоз­ных альтернатив)

Предсказуемость

4 Января 2014

За приблизительно четырехсотлетний отрезок истории домон­гольской Руси (838-1238) разнообразные кочевники, пре­жде всего пе­ченеги и половцы состав­ляли неотъ­емлемую часть её внешне­политического пей­зажа. А если рассматривать ис­торию Руси как естественное продолже­ние эво­люции славян­ского и пра­славянского обществ, то позд­ние номады ста­нут в длинную очередь кочевых волн, одна за од­ной нака­ты­вавшихся на Ев­ропу с «киммерийских» вре­мен, с того этапа, когда начина­ется рост диффе­ренциации произ­водственных кол­лективов по степени подвижности практи­куе­мых ими прие­мов хозяйство­вания. Можно только га­дать, как бы выглядела со­временная этническая карта Европы без сла­вян, этническое рождение ко­торых как-будто всецело обязано деятельности гун­нов, включивших цепную реакцию Ве­ликого переселения на­родов и выдавив­ших массы герман­цев далеко на запад от Та­наиса, за Дунай. Лишь на руинах за­метно опус­тевшей Ев­ропы славяне впервые стали известны под собствен­ным, славо­фонским именем. Но ещё задолго до гун­нов скиф­ские на­беги затушили лужицкий очаг культуроге­неза в Централь­ной Ев­ропе, области геродотовскихневров, чем за­дали траектории всех последующих переселений в Цен­траль­ной и Восточной Ев­ропе вплоть до гуннов, толчок фор­ми­рова­ния географии пра­славянского культурно-языкового конти­нуума и открыли возможность кельтам и германцам рас­се­ляться на восток.

Волны коче­вого натиска на оседлое население Ев­ропы ощу­тимо разли­чались по своей мощи. Между печенегами и по­лов­цами вклинились не­надолго огузы или торки, последняя волна калмыков, не продвину­лась дальше Сев. Прикаспия в ΧVII в., а предпоследняя но­сила харак­тер целенаправленной спланиро­ванной политической акции, крупней­шей за всю исто­рию коче­вого мира державы. Монголь­ское, вероятно, пер­вое (организован­ностьгуннов могла бы уступать в совершен­стве дер­жаве Германариха, а по­литика кага­ната тюрков не имела крупно­масштабных последствий для населения Европы) и по­следнее в истории степных нашествий обладало свойством го­су­дарственного предприятия. Достаточно прозаические сти­мулы вооруженного набега и грабежа у кочевников (т.е. эконо­мические) на государствен­ном уровне общест­венной орга­низации обрастают наполнен­ным кочевым колоритом идео­логическим обоснованием, с об­щей преамбулой на этниче­ское превос­ходство и мировое гос­подство. Поэтому так близки политические воз­зрения монго­лов Чингисхана и гуннов Атиллы с его самонаричением «бичом божьим». Наверно мон­гольский финал бытия кочевого хозяйственно-культурного типа является вполне за­кономерным и пред­сказуемым для его исследователей. Русь могла бы называться как-то иначе, но бу­дучи звеном в полотне исторических явлений, в известной точке пространст­венных и времен­ных координат, неизбежно ис­пытала бы на себе удар подобный мон­гольскому.

Предсказуемость в исторической науке – подвижная гра­ница позна­ния естественно-куль­турных закономерностей. Она никогда не будет абсолютно достижимой (как говорится, правда обычно находится там, где бы люди и не подумали), а её очевидность все­гда запаздывает, тем бо­лее для творцов исто­риче­ских со­бы­тий, руководствующихся в своем со­циаль­ном и политиче­ском поведении традицией, моралью, наитием и обычно в мень­шей степени сложным логическим моделирова­нием, часто не выходящим за пределы сиюми­нут­ной выгоды.

Столкновение Руси и Монгольской империи – это столкно­ве­ние двух, на протяжении тысячелетий развивавшихся само­стоятельным об­разом, хозяйственно-культурных ти­пов, в их кон­кретном специфиче­ском рус­ско-монгольском видовом пре­ломлении. Его предопределен­ность, ха­рактер и итог могли быть предсказуемы даже кому-то из участ­ников столкновения, если бы в их распоряжении и памяти имелись примеры подоб­ных явлений в прошлом. Но как правило, гораздо чаще настоя­щее тво­риться без оглядки на прошлое. Неорганизован­ное человече­ство, группы людей подобно боль­шому биологиче­скому неодушевленному объ­екту подвер­жены, как и природа, приятию наиболее простых, наименее энергоем­ких в смысле за­трат на обдумы­ва­ние решений. Возмож­ность успеш­ного моде­лиро­вания исторического про­цесса, без угрозы внеш­них по­мех, возникает в культурно замк­нутой системе, к ко­торой в конечном итоге стремится все разнохарактерное и разноязы­кое человечество. Человечество Эпохи Вы­сокого Сред­невеко­вья находилось от этой фазы ещё дальше, чем со­временное.

Если попытаться структурировать отечественную историю ис­ходя из набора социально-экономических показателей, то на­шествие Батыя в первую очередь делит её на «до» и «по­сле», благодаря тому, что, во-первых, не имело внутренних ис­точников, как и натиск печенегов и по­ловцев, а во-вторых, потому, что, в отличие от двух последних, возы­мело внутрен­ние структурные, цивилизационные сдвиги. Если бы струк­тур­ные сдвиги настоящего времени (под лозунгом вестернизации) оказались не менее интен­сив­ными, то можно было бы вести речь о новой эре в отечест­вен­ной исто­рии. Но очевидно вряд ли такое возможно без победы Наполеона, не уступающей чин­гисхановой по эффективности.

Очевидно «выбор веры» предпринятый русской культурой в конце X века был предопределен уже накопленным к тому времени опытом. Славянское язычество и греческое правосла­вие были двумя наиболее знако­мыми на тот момент населению Руси религиозными док­тринами. Первые, случайные попытки крещения русов по сообщению греческой литературы имели ме­сто уже в ΙX веке. А в Персии русь тогда же просто выда­вали себя за хри­стиан, дабы сойти за цивилизо­ванных людей, бу­дучи оче­видно знакомы с какими-то нехитрыми «символами веры». Исламо-иудейские миры по большому счету противопо­с­тав­лялись куль­турно-ге­нетиче­скому конгломерату европей­ских народов, которым при­надле­жала и Русь. Практиче­ски, между ней и Востоком блистала своим «ве­ликоле­пием» Рома­ния-Византия. Уже на протяжении двухсот лет (от по­корения саксов Карлом Великим) остав­шаяся языче­ской половина Ев­ропы по­степенно часть за ча­стью втягива­лась в сооб­щество хри­стиан­ской док­трины, как наиболее разви­той на конти­ненте. Гипотетиче­ское при­нятие ка­кой-либо иной веры видимо по­тре­бовало бы от вос­точнославянского обще­ства дополни­тель­ного на­пряжения ин­теллектуальных сил.