Чудес на свете не бывает 03.02.2015 17:27 – 10.11.2019 15:20

Заметки на полях истории

Чудес на свете не бывает 1

27 Апреля 2014

На волне общенародного энтузиазма по пути строительства «капитализма» в поиске примера для подражания нередко вни­мание россиян обращается к успехам некоторых Азиатских стран, сумевших, как видится отсюда, сбросить «путы культур­ного и политического традиционализма» и выдвинутся каза­лось бы в неве­роятно рекордные сроки в мировые экономиче­ские лидеры. Соображения типа того «чем мы хуже» есте­ст­венно подогре­ваются доводами о превосход­стве нас над кем бы то ни было, тем более какими-то мака­ками (по оп­реде­ле­нию Николая II). Однако, не умение создавать высокохудо­же­ствен­ные про­изведения или запускать космические аппа­раты следует пола­гать показате­лем экономических «чудес». (Ведь по мнению Достоев­ского лучший роман человечества был на­писан во вступившей на путь феодальной реакции средневеко­вой Ис­па­нии Серванте­сом, а по мнению другого де­ятеля оте­чествен­ной культуры человек, создавший колесо, был гениа­лен, как Эйнштейн.) Более показательно от­ноше­ние общества, той или иной социальной системы к этим достиже­ниям и их творцам. Отноше­ние же общества, вся над­строечная сфера, от нравственных ус­тоев до политиче­ских ин­ститутов, выстраивается в соответствии и со­гласно прин­ципам устоявше­гося способа производства мате­риальных благ, т.е. привыч­ного способа добывания хлеба на­сущного. Уже будучи сфор­мированной, надстройка может ока­зы­вать об­ратное воз­дейст­вие на экономическую жизнь, препят­ствуя распро­стране­нию более прогрессивных форм эко­но­ми­ческих отноше­ний, из-за чего в Западной Европе время от вре­мени собственно и вспыхивали революции.

Как оказалось, одного лишь прокламирования, сколь бы художественно оно не выглядело, недостаточно для превра­щения общества из только что из-под царской пяты, крепост­ного ярма хоть в капита­листическое, хоть в коммунистическое. Без социально-экономи­ческого опыта, навыков, эволюцион­ного пути здесь не обой­тись. Из чего следует, что в известных Азиатских странах он имелся, а вот в России его как раз и не было. Какие внешние признаки подтверждают это?

Во-первых, их можно обнаружить в естест­венной геогра­фии. Не нужно быть специалистом в об­ласти по­литического прогно­зирования, что бы догадаться ка­кая форма политиче­ской вла­сти должна была сложиться в мо­нотонных природ­ных условиях Древнего Египта, где вся хо­зяйственная жизнь про­изводствен­ных кол­лективов привязана к одной единственной, почти изолирован­ной от мира пустынями реке. Са­мым эрго­но­мичным принципом политической жизни тут будет макси­маль­ная централизация управления экономикой и как следст­вие политикой. Ситуация с экологией пространной низ­менности Двуре­чья была уже не­сколько сложнее, поэтому политическая реа­лизация экономи­ческого потенциала данного региона рас­по­ложена не­сколько далее Египта на шкале политического гра­диента того времени с класси­ческой Греческой Античной моде­лью на противополож­ном полюсе – здесь сформирова­лись го­рода-го­сударства, время от времени объединяемые наиболее «удач­ливыми» их «правителями». В свою очередь, географию извест­ных Азиатских стран, Древней Греции, Скандинавии, Англии и во­обще Европы в большом масштабе объединяет, роднит ко­эффициент соотношения видов природных ландшаф­тов, пло­щади и длины береговой линии. Отсюда, внутри- и ме­жобщин­ная хо­зяйствен­ная мобильность населения способство­вала развитию соци­ального и политического диалога. Никакое внешнее «влия­ние» царст­венного Востока на Грецию (осо­бенно проявив­шееся в Микен­скую эпоху) или Поднебесной на Японию не могло преодолеть в ко­нечном итоге действия род­ного эко­номического потен­циала. Вторым обязательным усло­вием ес­тественного свойства является наличие холодной зимы или её прямой про­тивоположности. Суровая, по сравнению с субтро­пиками, при­рода способствовала консервации соци­ально-эко­номических принципов родоплеменной, первобытно­общинной «демокра­тии», обращенных на выживание общества в целом, невоз­можным без форм коллективной хозяйственной и соци­альной деятельности равноправных членов общества.

Дорий­ское вторжение в XΙ-X веках до н.э. восстановило па­ритет Европей­ской модели общины в среде расхоложенных те­плым Среди­земно­морьем Микенских Греков. В Скандинавии, Швей­царии, Аравии первобытный родоплеменной эгалитаризм, не испытав сущест­венного давле­ния извне, спокойно до­ж­дался наступле­ния ка­питали­стиче­ской эры и со­путствующей ей по­литических ус­тоев. Их пример, особенно двух последних, не знакомых с природно-климатическим многообразием, де­мон­стрирует, как было важно для сохранения принципов об­щин­ности устра­не­ние уг­розы завоевания каким-нибудь не в меру централизо­ванным соседом. Греков и Японцев, Исланд­цев спа­сало море, Аравийских Арабов – пески, Швейцарцев – гор­ные снега.

Захват ко­чевниками открытой со стороны степи Руси стал для неё пере­ломным и судьбоносным, цивилизация древне-Рус­ских городов-государств канула в Лету и затянулась, «за­глян­цевалась» заб­вением вместе с погромом Новгорода, устроен­ным Иваном Грозным. Свобода в ментали­тете населе­ния по­степенно под­менилась волей, как альтернативой уча­стию в пи­рамиде власти-собственности, заключав­шейся в из­бежании какого-либо взаимодейст­вия с публичной властью, даже её абсолютным неприятием как таковой (не раз прихо­дится слы­шать в народе заявления о дискредитации власти самой себя или о поли­тике как о грязном деле). Для тех, кому не хватило места в управлении пирамиды или степень доход­ности долж­ности ка­жется низкой, но предприимчивых воля от­кры­вает широкие возможности по­строения своих собственных «пира­мид», т.е. полу- и не легальных. Как правило они без особого риска для жизни в иные времена успешно процветают на теле или в теле автори­тарного государства как «сверхуроч­ные», т.е. не опускаясь по банального западного ганстеризма, выра­батывая в лю­дях то, что называ­ется «крепостью заднего ума». Маргиналь­ный казаче­ский ре­цидив общин­ной эгалитар­ной де­мократии XVΙ-XVΙΙ веков, в её самых простых, напоми­нающих первобытные формах, в конце концов также был под­мят и приспособлен им­перией под свои нужды.

С другой стороны, сколь плодотворно оказалось для Ара­вии, Индии и даже отчасти Китая (которому во многом к тому же по­мо­гает собственная колоссальная в глубине тысячелетий опытность и ис­по­кон веку многоукладность экономики) Ан­г­лийское завоева­ние, сопро­вождавшееся насаждением самых передовых на планете соци­альных устоев. Здесь мы подходим к выводу о принципи­аль­ной невозможности самостоятельного «превраще­ния» од­ной формации в другую. Подавляющая часть извест­ных науке ис­торических обществ, цивилизаций всю свою жизнь просуще­ст­вовала в рамках одной формации, перешаг­нувших во вторую крайне мало, испытавших три – нужно поис­кать. (Тогда по­нятно, какой конъюнктурой питался Со­ветский постулат об обязательности для всех на планете и рабовладения, и фео­дализма, и ка­питализма, и т.п., чего ни Маркс, ни Энгельс ни­ко­гда не ут­верждали.) Фео­дализм сфор­мировался в резуль­тате социального сдвига от на­слоения Ев­ропейской эга­литар­ной первобытности на завое­ванную Варва­рами Антич­ную почву, в резуль­тате чего тип полисно-тин­гово-вечевой коллективной собст­венности приобрел очень своеоб­разную вертикальную цепоч­ную иерархическую струк­туру. Естествен­ного нигде, кроме как на территории бывшей Рим­ской Импе­рии феода­лизма в чистом виде не было. Корвен­гентно и неза­висимо близкое по сути со­циально-экономиче­ское устройство сложи­лось на столь фи­зико-географически напоминающих Ев­ропу Японских ост­ро­вах, в гордом одиноче­стве дожидавшихся появ­ления на своих ру­бе­жах близкого же по духу Европей­ского ката­лизатора, в чем собст­венно и со­стоит тот самый «сек­рет» так называе­мого Японского фено­мена, или «чуда». Капитализм ут­вердился по обе стороны, вдоль северо-западной границы Римской империи в Голлан­дии, Анг­лии, Гер­мании, Франции в противоборстве Ев­ропей­ской об­щи́ны и феодализма. Причем, если Франция, страна «классического феодализма», пе­режи­вала неод­нократно ре­волюции, то Ита­лии несмотря на Средне­вековые предпо­сылки, стимулирован­ные морскими отраслями экономики, пришлось ожи­дать капи­талисти­ческого пришест­вия в XX веке. Ис­панцы в некото­ром роде повторили опыт Римлян. По­ляки в од­нородной серд­цевине Европы, обой­денной Рейн­ско-Дунайско-Адриати­ческим и Варяго-Греко-Арабскими транс­кон­тиненталь­ными ар­териями, и где главным источником до­ходов доинду­стриаль­ного вре­мени оставалась земля, повто­рили опыт тех же Рим­лян в вари­анте без импера­тора – вер­ховного распо­ряди­теля захваченных земельных уго­дий. (Впрочем, его ана­логом в об­щем восточно­-Немецко-Поль­ско-Ав­стрийском со­ци­ально-эко­номическом про­странстве Средней Европы оказа­лось Немец­кое кайзерство.) Не прини­мая в рас­чет особой судьбы Руси и Бал­кан  и ходив­ших две тысячи лет по кругу Римского импер­ского величия Среди­зем­номорцев (то же не без«восточного» влияния), Венгры ве­ро­ятно являлись самыми «восточными» «Евро­пей­цами».

Какого же будущего следует ожидать от живущей по заве­там Чингисхана России, с её беспрестанным бравурным «само­ле­чением»? Со времен Монгола самые продуктивные (но в ко­нечном итоге безрезультатные) реформы в России оказыва­лись пря­мым след­ствием не её побед, а поражений – итогов Крымской ком­пании (отмена крепости и реформа управления, суда) или Рус­ско-Японской войны (появление парламента). Видимо нане­сенные Рос­сийской системе и ментальности тогда раны оказа­лись не достаточно глу­бокими. Будет ли век России так же скоротечен, как и у Гун­нов, первыми на планете (од­нажды, более или менее случайно) удо­стоив­шихся имени «россиян» (Рос), имени мифической страны из Грече­ской Биб­лии?